Рассказы о родах...

Юльчета. Часть 2
=================================================================

К восьми вечера я уже порядком устала, позвонила мужу и сообщила об этом. Муж немного развлек рассказом о том, как он после роддома заехал к моим родителям, и как моя мать отреагировала на ситуацию. Также муж сказал все, что положено говорить жене в таких случаях, и я опять сосредоточилась на себе. Очередной осмотр показал раскрытие 5 см. Я как-то скисла и задала Т.В. сокровенный вопрос: «доктор, когда же я рожу?». Получила достойный ответ: «Сегодня ночью». Врач обсуждала с акушеркой специфику моей родовой деятельности. Оказалось, из-за эрозии шейка раскрывается неравномерно. То есть, с одной стороны, где эпителий здоровый, она раскрывается нормально, а с другой стороны, где эрозия, она почти не раскрывается и тормозит весь процесс. Наладили еще одну капельницу. Схватки стали весьма болезненными, я терпела. «Ничего-ничего, - утешала я себя, - будет и хуже».
Часов в десять после констатации раскрытия на 6-7 см мне было предложено сходить в душ. И.Н. аккуратно отцепила меня от капельницы (катетер так и торчал в вене, его просто затыкали пробочкой) и повела в душ. В коридоре меня настигла схватка, я раскорячилась, упершись руками в стенку, глубоко вдохнула и погудела, покачивая бедрами, за что И.Н. буквально осыпала меня похвалами. В душевой мне был предложен большой надувной мяч, и было показано, куда и когда лучше лить воду. Там мне стало полегче. Я сидела на мяче, покачиваясь из стороны в сторону, глубоко дышала, и на схватках поливала себе живот (почему-то на живот воду лить оказалось приемлемей, чем на спину). Самое приятное, что в душе не было часов, и я не зацикливалась на времени. Так что, когда И.Н. пришла выдергивать меня обратно на сушу, мне никуда идти не хотелось, а оказалось, что прошло полтора часа, и Т.В. вернулась с очередного кесарева сечения.
Дело приближалось к полуночи, раскрытие было всего 8 см. Т.В. подключила меня к аппарату, фиксирующему сердцебиение плода. Боль стала невыносимой, но я была уверена, что станет еще хуже, потому терпела, словно экономила остатки сил. Единственное, что мне хотелось бы слышать в тот момент – это точная информация о происходящем и о том, сколько же мне еще терпеть. Я вытерплю, только, умоляю, скажите, сколько?! На это Т.В. мне весело сообщила, что рожу я в следующем месяце (31 января заканчивалось)… ну, это я уже поняла. В соседних боксах вовсю шел «процесс». Орали роженицы, «группы поддержки», потом пищали младенцы. Для меня же время замерло. Валяясь на койке, подключенная к аппарату КТГ, я считала секунды и ворочалась с боку на бок между схватками. Они следовали друг за другом с интервалом в минуту-полторы и длились почти по минуте. Это «лежание под датчиком» вымотало меня почти до предела, к тому же через час оказалось, что раскрытие осталось все тем же – 8 см. Чувствуя, что от меня потребуется еще несколько часов такой работы, я попросила вколоть мне хоть что-нибудь. Чего-то укололи, но обезболивающего эффекта я никакого не почувствовала. Предложили еще раз в душ. Я пошла, точнее, поползла. Установив душ в нужное положение (благо, там был фиксатор), я приросла руками к кафельной стенке, полуприсела, и начала раскачиваться. Сколько я пробыла в таком состоянии – не знаю, кажется, на схватках я почти вырубалась. Помню, что И.Н. буквально отлепила меня от стенки и потащила обратно в бокс.
Т.В. покачала головой – надо было ждать еще, ребенок не хотел опускаться, да и раскрытие было неполным. Снова уложили под капельницу. Дальше помню очень смутно. Помню четкое, совершенно определенное ощущение, что все, это конец моей короткой никчемной жизни. Не было возможности думать ни о муже, ни о ребенке, ни о правильном дыхании и методах самообезболивания – только о невыносимой боли, которая просто слилась в сплошную непрекращающуюся схватку. От непривычно тяжелой физической работы меня начало трясти так, что стучали зубы (обычно это состояние приходит уже после родов, но у меня силы были на исходе). И.Н. покачала головой и тихо сказала, что «так мы получим слабость родовой деятельности». В какой-то момент я вынырнула из этой бесконечной боли и простонала «сколько еще?» Т.В., которая сидела рядом и пила свежезаваренный кофе, среагировала странно, но удивительно правильно. Она просто обняла меня и погладила по голове, типа пожалела: «Бедная девочка, ну потерпи, потерпи, уже скоро…», и меня снова накрыла схватка. Это потом я узнала, что все были удивлены моей адекватностью: раскрывалась шейка, действительно, очень медленно, а я почему-то не орала.
«Ну что, пора опускаться уже», - услышала я слова доктора. Меня отцепили от капельницы и велели ходить, чтобы головка встроилась в родовые пути (все мой неопустившийся живот). Ходить я могла – делала два-три шага, и хваталась за мебель на очередной схватке. Мне хотелось пить. Но пить не разрешили. Сжалившись надо мной, И.Н. решила попрыскать мне на лицо прохладной водой. Как дикая зверюга, я забилась в угол и заревела, чтоб не смели меня трогать. Акушерка отстала.
В какой-то момент я умудрилась глянуть на часы – около четырех утра. Я уже четырнадцать часов была в этом боксе. Похоже, вокруг родили уже все, даже те, кто приехал позже меня! «Ну все, уже начинается второй период родов, - сказала Т.В., - Он покороче». «Угу, - провыла я, - полтора-два часа у первородящих!» (из меня перли полученные из литературы данные). И.Н. засмеялась «Да мы приободрить хотели, а ты про полтора часа! начитанная!» «И все-то она знает, - поддакнула Т.В., - Давай-ка попробуем потужиться». Потуги я репетировала только в положении лежа, поэтому немного не поняла, чего именно от меня хотят. «Присядь на корточки и, когда придет схватка, потужься», - пояснила И.Н. Ну я и присела…
Никогда в жизни я бы не подумала, что мой хиленький организм способен на ТАКОЕ… Я настолько обалдела от того, что делаю, что даже забыла, зачем это. Живот начал опускаться – голова встраивалась в родовые пути, и И.Н. удовлетворенно начала свое переодевание в мясницкий фартук, шапочку и перчатки. Больше уже никуда отойти я не могла – меня тужило. Я стояла в позе «ноги на ширине плеч», вцепившись руками и упершись лбом в стальную поперечную перекладину сзади спинки кресла. Когда меня накрывала схватка, я глубоко вдыхала и с шумом выдыхала, сгибая колени. Сказать, что было больно – ничего не сказать. Меня просто рвало на куски, выворачивая все кишки наружу. Один раз в присяде я не просто выдохнула, а зарычала. Наверное, я была похожа на раненую львицу. «Ребенка напугаешь! – повеселилась И.Н., - смотри там, на пол мне не роди!» Она наклонилась, глянула мне в промежность и деловито юркнула в дверь.
Ее не было, наверное, вечность… Время просто умерло, стрелки не двигались. На очередной потуге из меня вылилось добрых пол-литра воды (не знаю, из какого именно места), а потом закапала кровь… «Шейка-таки рвется, зараза, недораскрылась, - поняла я, - ну и хрен с ней!» Действительно, зачем мне шейка матки, если все равно сдохну…
Вошедшая Т.В., вся такая переодетая в свежий халатик, бодро скомандовала: «На кресло!» Я поднялась с корточек, и тут… мой взгляд уперся в уже упомянутое зеркало, висящее прямо напротив меня. Когда меня спрашивают о самых ярких воспоминаниях о моих родах, я вспоминаю не появление дочки (которое я вообще как-то пропустила – впрочем, я опять забегаю вперед), а именно этот момент – мое отражение в зеркале. Краткое описание: волосы всклокочены, глаза горят неугасимым огнем, вся потная, рубашка на груди распахнута – абсолютно страшное невменяемое существо… Четыре ноль пять, однако.
И тут все понеслось с невероятной скоростью. В общем, как я взлетела на это самое кресло – не помню. Это было явно неудобно, потому что между ног уже лезла головка, и надо было ненароком не свернуть ребенку шею. Акушерка быстренько загнала мои ноги в стерильные холщовые «сапоги», обложила «поле боя» стерильными простынями и заняла свою позицию. Т.В. встала справа, сунула мне под язык какую-то таблеточку (пару раз я слышала термин «дискоординация» - это значит, родовая деятельность шла не совсем нормально, несогласованно). Набежала еще толпа народу – неонатолог, еще акушерка и еще врач. Мне было абсолютно наплевать, даже если бы туда пришел целый курс студентов. В руки мне дали изрядно покореженные предыдущими роженицами железяки, за которые можно было держаться во время потуг. Я практически ничего не соображала от усталости и боли. О ребенке я не думала, и вообще ни о чем больше не думала, я только слушала команды. «По три потуги на схватке! Давай! Еще!»
Я очень устала, сил просто не осталось. Акушерка попросила врача помочь. «Легко», - сказала Т.В. и на очередной потуге надавила мне на живот… И тут я заорала – впервые за все роды. Т.В. очень удивилась и спокойно спросила: «Ты чего орешь?» Этот спокойный вопрос меня как-то отрезвил, и я начала стараться. Из меня перло нечто огромное. Тыква, никак не меньше. Вот-вот сейчас я тресну и разлечусь кусками по всему родзалу… «За пять потуг выведем голову, - услышала я И.Н., - если без разрезов». «Она узенькая, скорее всего порвется, - возразила врач, - лучше разрез». «Может, обойдемся?» - предположила И.Н. «Режьте, сейчас лопну!» - взмолилась я. На пике потуге чикнули ножницы – ощущений ноль, настолько все занято другими ощущениями. «Тужимся вполсилы, аккуратно, тужимся, тужимся!» - да тужусь я, тужусь, тужусь…
Мокрый сиреневый комочек шлепнули мне на живот. Комок был очень теплый, пищал и стал пихаться коленками… Да тужусь я, тужусь… «Да посмотри ты, кто это?!» - веселилась Т.В. Отстаньте, я тут тужусь… ой… кто ЭТО?
«Первое февраля, четыре пятнадцать, девочка! - сообщила И.Н., - очень короткая пуповина – сантиметров пятьдесят максимум». «Ну посмотри, погладь, поцелуй», - сказала Т.В., как только пуповину перерезали и дочку подвинули мне повыше. Я осторожно потрогала плохо слушающимися пальцами светлые волосики, целовать ее мне не хотелось – она была еще необтертая, зато я предложила ей сосок. Она раскрыла рот и вцепилась в него с неожиданной силой. Ой, больно! Тут организм добавил в кровь мощную порцию эндорфинчиков, и я впала в эйфорию, начала всех благодарить и сообщать, что у них самая лучшая работа на свете. Дочку подхватила веселая акушерка, потащила к раковине – помыть. Потом ее тут же взвесили и измерили, неонатолог мне сообщила, что все в порядке, гипоксия (от длительного безводного периода) проходит, оценка 8/9 по апгар. Пока ее пеленали и закапывали глазки, акушерка попросила меня родить плаценту, я чуть потужилась, и она сама выскользнула из меня – это было даже приятно. Послед внимательно осмотрела врач, удовлетворенно кивнула, велела поставить мне капельницу для лучшего сокращения матки, и тут по коридору пронесся боевой клич. Ребенка сунули мне под бок с напутствием «покорми пока», под другой бок акушерка любезно подсунула мой мобильник, и всех как ветром сдуло. Позже я узнала, что все умчались на экстренное кесарево сечение – привезли девочку на тридцатой неделе с сильным кровотечением из-за отслойки плаценты.
Я набрала номер мужа. Сообщила, что родила ему дочку и услышала его драгоценное «спасибо!». Это было сказано просто и искренне, именно так, как мне и хотелось тогда услышать…
Оглядываясь назад, я еще раз оцениваю ситуацию и понимаю, что поступила правильно, не взяв его с собой на роды. Он не особо хотел, ибо хорошо представлял, что именно он там увидит. Мою боль. И реально не сможет мне ничем помочь, а сочувствовать и жалеть он не умеет. Он был готов пойти на любые курсы и оказать мне любую помощь, если только я захочу. Я не хотела, потому что тоже знала. Знала себя. Когда мне больно, я ухожу в глухую оборону, не хочу, чтобы меня трогали – поэтому никакие посторонние манипуляции (типа массажей и т.д.) мне не нужны. Ну а наорать на него и поругаться я могу и не в родах J
Часа два к нам с Данкой никто не подходил. Все были очень заняты. После операции Т.В. успела принять еще двое родов, так что, когда она ко мне подошла – уже еле держалась на ногах. Она извинилась, что не сможет меня зашить, ибо руки уже плохо слушаются, и прислала молоденькую девочку, которая долго и очень больно меня зашивала. Часов в семь утра оказалось, что платных палат нет, и мне предложили поехать в общую. Я очень устала, и мне было все равно. Я согласилась. Меня переложили на каталку, Данку положили мне в ноги, и нас повезли в послеродовое отделение – в трехместную палату… но это уже совсем другая история.